Научная работа Максима принимала все более необычайные формы. Он получил специальное разрешение и с помощью особой команды начал разрывать заброшенные могилы на старых московских кладбищах. Но не все подряд, а только те, которые его почему-то интересовали. Из каждой такой могилы он брал берцовую кость скелета и привязывал к ней ярлык. С надгробного памятника он списывал на этот ярлык имя, фамилию, возраст и дату смерти подопытного покойника. Затем эти кости поступали в химическую лабораторию НКВД.

Борис сидел за своим простреленным столом с поломанными ножками и зубрил законы математики. А у соседнего окна, отделенный только обычно полуоткрытой дверью, сидел за своим столом старшин брат и, как чернокнижник, занимался своими темными делами. То ли потому, что таким образом Борис был невольным свидетелем его занятий, то ли потому, что ему нужно было хоть с кем-нибудь делиться своими мыслями, но единственным, кого Максим немного посвящал в свои дела, был Борис.

– Эй, ты, гробокопатель, – насмехался младший. – А зачем тебе скелеты понадобились?

– Просто я проверяю старое народное выражение – белая кость и голубая кровь, – невозмутимо ответил старший.

– Как же это ты проверяешь?

– В буквальном смысле. Я вскрыл ряд могил старой родовой аристократии и столько же могил простых людей. Взял кости этих двух категорий того же возраста, при всех остальных равных условиях и сравнил.

– Ну и что?

– Очень любопытные результаты. У родовой аристократии по сравнению с простыми людьми действительно белая кость. И химический анализ показывает существенную разницу. Нарушение фосфорно-кальциевого баланса.

– Что же это доказывает?

– Вероятно, в течение веков люди заметили эту разницу, может быть наблюдая кости на заброшенных полях сражений. Отсюда и пошло выражение – белая кость и голубая кровь.

– Но тебе-то это зачем?

– Нужно, – односложно ответил уполномоченный НКВД.

За этими занятиями Максим даже потерял интерес к своей дочурке. Больше того, казалось, что он избегает видеть ее, будто это живое напоминание о мертвой красавице жене стало ему теперь неприятно. Он уже не брал ее на руки, а только изредка останавливался у ее кроватки и задумчиво смотрел на нее, словно и здесь изучая что-то. Потом молча уходил и запирался в своей комнате.

Теперь горячая душа Максима безраздельно принадлежала его загадочной научной работе. Затем он неожиданно заявил, что отправляет ребенка к родителям Ольги, которые жили в Березовке, дачном поселке неподалеку от Москвы.

– Зачем ты это делаешь, Максим? – удивленно спросила мать.

– Так будет лучше, – коротко ответил тот, избегая встречаться с матерью взглядом.

– Оставь ее у нас, – вступился отец.

– Нет, завтра я отвезу ее в Березовку.

– Но почему?

Старший брат нахмурился и сухо повторил:

– Так будет лучше.

Глава 3

Камень мудрецов

Следующим номером программы Максим отправился в научную экспедицию. И не куда-нибудь в Крым или на Кавказ, а в самые гиблые места Северной Сибири и Заполярья. Экспедиция была организована НКВД. В ней принимали участие еще несколько ученых, которые имели какие-то частные задания, но командовал всем Максим. В распоряжение экспедиции предоставили самолеты полярной авиации НКВД, но к конечным пунктам назначения добираться пришлось с помощью местных проводников на оленьих упряжках. В сопровождении своих ученых ассистентов Максим обследовал заброшенные в глуши Заполярья, отрезанные от мира и недоступные даже для советской власти стойбища кочевников, самоедов и тунгусов, ведущих почти первобытный образ жизни.

На память об этой экспедиции он привез с собой в Москву расшитую бусами оленью парку, мягкие самоедские пимы и коллекцию музейных предметов: расписанный яркими красками старый туземный бубен с медными побрякушками, выдолбленные из темного дерева диковинные фигурки уродливых самоедских идолов, нагрудную бронзовую бляху с таинственными знаками – символ власти шамана, а также целый ворох тяжелых ожерелий и браслетов из каких-то костяшек.

На оскаленных физиономиях божков засох слой темной грязи. Но именно с самым грязным, самым старым и уродливым идолом Максим обращался бережнее всего и относился к нему с видимым уважением.

– Ты хоть бы его помыл, – посоветовал Борис.

– Нельзя. В этом-то и его ценность.

– Почему?

– Это не грязь, а засохшая кровь. Во время жертвоприношений этих божков мажут кровью.

– Какой – оленьей?

– Да, теперь оленьей. Но этому идолу несколько сот лет, и химический анализ показал, что раньше его мазали человеческой кровью.

– Когда это было?

– Приблизительно в то же самое время, когда в Западной Европе жгли ведьм и колдунов. И один старый шаман рассказал мне одну интересную вещь, которую он слышал от своих предков. Оказывается, в жертву богам приносили человека по выбору шамана и с теми же характерными признаками, по которым средневековая инквизиция определяла ведьм. Самоедские шаманы понятия не имели об инквизициях, но делали то же самое. Разве это не интересно?

– А-а, темные века, – пренебрежительно сказал Борис и взял в руки туземное ожерелье.

– Века эти не такие уж темные, если знать, в чем дело, – возразил уполномоченный советской инквизиции и насмешливо прищурился: – А ожерелье это, между прочим, тоже из человеческих костей.

Школьник брезгливо швырнул необычайное украшение:

– Тьфу, теперь руки мыть надо. Максим невозмутимо пояснил:

– Это была главная регалия одного знаменитого шамана – кости его собственной прапрабабушки, которая тоже была шаманкой. Искусство колдовства часто передастся у них из поколения в поколение. Считается, что в этих костях заложены колдовские силы. С определенной точки зрения это правда.

– Какая ж правда?

– Колдовская… – неизвестно кому подмигнул Максим. – Когда я забрал у него эти кости, шаман так обозлился, что призвал на меня проклятие всех своих предков.

– Ну, раз ты веришь в колдовство, тогда ты должен остерегаться.

– Нет. Потому что я знаю это проклятие. Когда я поговорил с шаманом по душам, он сам убедился, что я колдун посильнее его. По этому поводу он даже устроил специальный праздник с камланием в честь «мудрого красного шамана». Мои профессора сидели у костра в качестве свидетелей и только хлопали глазами. Там я наблюдал шаманские пляски с бубном и припадками. Кстати, эти припадки часто фигурируют в протоколах инквизиции.

– Это что, эпилепсия?

– Нет, по средневековой терминологии – в человека вселился дьявол… Потом я выменял у этого шамана кости всех его остальных предков. – Максим кивнул в сторону кучи ожерелий.

– Зачем они тебе?

– Кое-что проверить… с помощью спектроскопа, – опять уклонился от прямого ответа старший брат. – Знаешь, у тунгусов есть один оригинальный обычай. Проезжего путника угощают вовсю, а потом кладут спать с женой хозяина. Если гость отказывается, то для мужа это великое оскорбление, за это могут даже убить.

– Ну а как ты, воспользовался этими дамочками?

– Нет. Чтобы понравиться гостю, тунгусские дамочки вместо воды моются рыбьим жиром. Можешь себе представить, какая от них вонь.

– Класть собственную жену с чужим дядей – забавный обычай.

– Не забавный, а очень даже умный.

– А если ребенок будет?

– Вот именно этого и хотят.

– Почему?

– Все дело в том, что в этих диких местах бывает один чужой путник раз в три года.

– Ну так что?

– Таким образом умышленно подмешивают свежую кровь. Вот что! Это же рекомендует и современная генетика. А тунгусы дошли до этого жизненным опытом.

– Это уж слишком того… – усомнился школьник. Офицер НКВД, которого шаман признал за коллегу по профессии, загадочно усмехнулся: